Первыми оригинальными литературными произведениями Фонвизина были стихотворные сатиры и эпиграммы, из которых до нас дошло, к сожалению, немного. «Весьма рано появилась во мне склонность к сатире, — вспоминает сам Фонвизин в своем «Чистосердечном признании». — Сочинения мои были острые ругательства...» Именно поэтому они, очевидно, и не могли появиться в печати, хотя и переходили из уст в уста, «….носились, — как говорит сам Фонвизин,— по Москве»; некоторые из них Фонвизин счел за благо сразу же уничтожить. К этому же времени (самое начало 60-х годов), очевидно, относится и облеченная в басенную форму сатира Фонвизина «Лисица-Казнодей», опубликованная им только много лет спустя, в самом конце 80-х годов. Судя по времени ее написания, можно почти с уверенностью предполагать, что она вызвана смертью Елизаветы Петровны. Если это так, нельзя не подивиться смелости молодого автора: таких «дерзких» сатир никто до него писать не отваживался. Умер царь зверей — лев. На торжественные похороны стеклись все звери. «Взмостясь на кафедру», хвалебное слово покойному произносит, «с смиренной харею в монашеском наряде», лисица - «казнодей», т. е. проповедник. Речь ее преисполнена самых восторженных похвал покойному царю, который «скотолюбие в душе своей питал... был в области своей порядка насадитель, художеств и наук был друг и покровитель». Все эти похвалы, конечно, насквозь лживы и лицемерны:
«О лесть подлейшая!» — шепнул Собаке Крот,
Я знал льва коротко: он был пресущий скот,
И зол, и бестолков, и силой вышней власти
Он только насыщал свои тирански страсти,
Трон кроткого царя, достойна алтарей,
Был сплочен из костей растерзанных зверей!
В его правление любимцы и вельможи
Сдирали без чипов с зверей невинных кожи...
Собака удивляется наивности крота: «Чему дивишься ты, что знатному скоту льстят подлые скоты?» — и заключает в духе пятой сатиры Кантемира, что, очевидно, это происходит оттого, что крот «никогда не жил меж людьми».
Сатирой является по существу и другое замечательное стихотворное произведение Фонвизина 60-х годов «Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке». В шуточно-пародийной форме философского разговора со своими крепостными слугами Фонвизин подымает вопрос о цели и смысле бытия «сего света». С вопросом этим автор обращается сперва к своему дядьке Шумилову. Не мудрствуя лукаво, простодушный дядька отказывается разрешить этот вопрос: он не знает, на что и кем сей создан свет, он знает только, что одним «быть должно век слугами», другим — господами. По совету дядьки автор обращается с тем же вопросом к конюху Ваньке. Отказываясь отвечать на мудреный вопрос, для чего «сей создал свет», Ванька, в качестве человека, видавшего виды, изъездившего «вдоль и поперек обе столицы», бывавшего и «во дворце», готов поделиться своими впечатлениями о том, каков здешний свет. Самое главное, что весь свет лежит в «неправде». И Ванька тут же развертывает исключительно яркую картину этого всеобщего «кругового» обмана; размышления на отвлеченно-метафизическую тему превращаются в жгучую политическую сатиру:
Попы стараются обманывать народ,
Слуги дворецкого, дворецкие господ,
Друг друга господа, а знатные бояря
Нередко обмануть хотят и государя...
До денег лакомы посадские, дворяне,
Судьи, подьячие, солдаты и крестьяне.
Смиренны пастыри душ наших и сердец
Изволят собирать оброк с своих овец,
Овечки женятся, плодятся, умирают,
А пастыри при том карманы набивают...
За деньги самого всевышнего творца
Готовы обмануть и пастырь, и овца!..
Таков здешний свет! С вопросом же, для чего он создан, Ванька предлагает обратиться к лакею Петрушке. Для Петрушки «весь свет» предстает в качестве «ребятской игрушки». А раз это так, нечего задаваться отвлеченными вопросами. Живя в свете, надо лишь научиться так «играть своими ближними», чтобы извлекать из этого для себя как можно больше пользы и удовольствия. «Бери, лови, хватай все, что ни попадет» — в этом и заключается несложная житейская мудрость. Что же касается до теоретического вопроса, для чего свет создан именно так, а не иначе, то этого «не ведает ни умный, ни дурак». В заключение Петрушка иронически предлагает ответить на это самому барину. Однако просвещенный барин в этом вопросе оказывается не осведомленнее своих неграмотных крепостных слуг. На их усиленные просьбы разрешить заданную им «премудрую задачу» он коротко отвечает: «А вы внемлите мой, друзья мои, ответ: И сам не знаю я, на что сей создан свет!» Этим и заканчивается стихотворение. Мир как житейская практика — грабеж; мир как философская концепция — бессмысленная игра. Таков очевидный итог наблюдений и размышлений молодого Фонвизина. «Послание к слугам моим» является одним из замечательных произведений нашей литературы XVIII в. Выделяется оно прежде всего своим общим тоном, остротой скепсиса. Очень выразительна поставленная в нем тема власти денег, которая в связи с нарастанием в русской действительности того времени буржуазных отношений все настойчивее проникает в литературу. Примечательно «Послание» и по участникам своеобразного философского «диалога». Живописуемые в нем отношения барина и слуг исполнены грубоватой патриархальности. Барин смотрит на слугу сверху вниз — с высокомерным превосходством. «Малейшего ума пространная столица»,— обращается он к большеголовому и плечистому конюху Ваньке. Но тот же Ванька оказывается весьма неглупым и наблюдательным человеком, набрасывающим ярко сатирическую картину «света». Если Карамзин позднее за¬явит, что и крестьянки любить умеют, то Фонвизин за тридцать лет до него показывает, что и крепостные слуги умеют мыслить и рассуждать не хуже, чем их господа. Образы слуг явно списаны с натуры (в отношении конюха Ваньки это подтверждается письмами Фонвизина). Не выдумана и возможность философских бесед вольтерьянствующих господ со своими крепостными. Существенно и то, что слуги не даются Фонвизиным на одно лицо: ответы и проступающие из них характеры всех трех слуг четко индивидуализированы. Простодушный и преданный своим господам не за страх, а за совесть Шумилов; насмотревшийся на людей во время своих шатаний по столицам на запятках кареты барина конюх Ванька; типичный лакей с его философией плутней и пользования настоящим Петрушка — все это лица, выхваченные прямо из жизни и гораздо более реальные, чем сверхдобродетельный слуга Василий из «Мота» Лукина.
Все это обеспечило широчайшую популярность «Послания», которое неоднократно перепечатывалось и даже вышло отдельным лубочным изданием. Сыграло «Послание» и весьма значительную историко-литературную роль. В частности, оно имело немаловажное значение для Пушкина, который познакомился с ним еще на лицейской скамье. В 1815 году Пушкиным пишется поэма «Тень Фонвизина», ряд стихов которой является непосредственным пересказом стихов «Послания», главным образом слов Ваньки. В одном из самых последних произведений Пушкина «Капитанская дочка» цитата из «Послания» берется для характеристики служебных функций Савельича, первый и довольно полный эскиз к которому фонвизинский Шумилов собой и представляет; а в так называемой «пропущенной главе» другой слуга Гринева, перешедший на сторону Пугачева, не случайно носит имя Ваньки. В фонвизинском «Послании к слугам» в еще большей степени, чем в сатирах Кантемира, поэзия сблизилась с жизнью, и понятна та высокая оценка, которую дает ему Белинский, замечая, что «Послание к Шумилову» переживет все толстые поэмы того времени».
В дальнейшем Фонвизин перешел к сатире в прозе. Задуманный им сатирический журнал «Друг честных людей, или Стародум» должен был в основном состоять из остро-сатирических писем: «Письма к Стародуму от дедиловского помещика Дурыкина» — сатира на невежественных отцов, не умеющих дать правильное воспитание своим детям; «Письмо Тараса Скотинина к родной его сестре госпоже Простаковой», весьма напоминающее «Письма к Фалалею»; «Письмо, найденное по блаженной кончине надворного советника Взяткина, к покойному его превосходительству...», обнаруживающее «бездельнические способы к угнетению бедных и беспомощных» и др. Однако, наряду с сатирическими письмами, Фонвизин предполагал давать в своем журнале и письма нравоучительного характера в тоне тех уроков добродетели, которые звучали из уст положительных персонажей «Недоросля».
Помимо традиционных «писем», Фонвизин применяет и новые, оригинальные формы сатиры: таковы его «Опыт российского сословника» — нечто вроде словаря синонимов, сатирически окрашенного, и в особенности один из самых остроумных и смелых образцов сатиры XVIII в. «Всеобщая придворная грамматика», которую он также предназначал для своего журнала.
В форме объяснения в вопросах и ответах основных грамматических терминов и изложения грамматических правил Фонвизин дает исключительно резкую критику двора Екатерины II. Блестяще удалось Фонвизину пародийно-сатирическое «Поучение, говоренное в Духов день иереем Василием в селе»; наконец, превосходен сатирический «Разговор у княгини Халдиной», впервые опубликованный только в 1830 г.; Пушкин отозвался, что некоторые его места «достойны кисти, нарисовавшей семью Простаковых».
Уже в ранних сатирических произведениях Фонвизина ярко выступают две свойственные ему как писателю черты: дар «смеяться вместе весело и ядовито» — огромный талант юмориста-сатирика — и тонкая наблюдательность художника, умеющего схватывать типические стороны действительности. Сам Фонвизин рассказывает, что он обладал способностью «принимать на себя лицо и говорить голосом весьма многих людей»: «Передразнивал я покойного Сумарокова, могу сказать, мастерски и говорил не только его голосом, но и умом, так что он бы сам не мог сказать другого, как то, что я говорил его голосом». Это умение говорить не только голосом, но и умом другого было свойством и Фонвизина-художника. Замечательно проявляется оно уже в его сатирических произведениях, таких, как «Послание к слугам», как «Поучение иерея Василия», но полного развития и совершенства достигает в фонвизннской драматургии.
