Людмила ждет своего нареченного, который скоро должен вернуться из дальнего похода. Вот поднялась пыль, слышны: топот и ржанье коней, звучат трубы, идут ратные люди в панцирях; но между ними нет друга Людмилы. Она в отчаянии призывает смерть и ропщет на провидение.

Мать старается образумить её, напоминает ей, что роптание — смертный грех, и за непокорность воле божьей ждут муки ада; но для Людмилы и рай был бы печальною обителью без друга. Наступила ночь; мрачен дол и мрачен лес: только луна, порою блеснув из-за облаков, облекает светлым сумраком воды, горы и небо... Вдруг от ветра затряслись вершины дубов, по полю скачет всадник... все ближе... кто-то брякнул кольцом двери: милый друг зовет Людмилу с собой. В полночный час он покинул свою темную келью и примчался к ней из чужой земли...

Ветер то поднимается, то снова стихает. Людмила, как ни страшно, садится на коня, спрашивает друга, где же его дом, и слышит странные слова, что «…дом его хладен и тих, покрыт свежим дерном: саван, крест и шест досок». Робко прильнув к непонятному всаднику, она не хочет думать о смерти; оба мчатся по буграм и равнинам, так что дрожит земля, от копыт брызжут искры. Вот послышался шорох теней: они при свете месяца свились в воздушный хоровод, но повеял утренний ветерок, крикнул петух и всадник с Людмилой примчались. Кругом ряд камней, могильные кресты. Конь скачет по гробам, в траве слышится тихий глас усопших — и Людмила очутилась в свежей могиле. Людмила видит: её жених — неподвижный, посинелый труп, обвитый длинным саваном: щеки его впали, мутен взор... Вот он привстал, манит перстом... Людмила вмиг окаменела и пала мертвою; в облаках раздались стоны и вопли, под землею — визг и скрежет, усопшие толпою поднялись из могил и завыли: «Ропот смертных — безрассуден».