Мир гоголевских чиновников разнолик и пёстр, хотя может показаться, что все они на одно лицо. Среди иерархических дебрей можно встретить и коллежских секретарей, и асессоров, и тайных и статских советников, и даже министра, который распорядился препроводить капитана Копейкина из столицы законным порядком. Все они очерчены чётко, ясно, колоритно. Однако самым ярким во все времена был и остаётся вечный Акакий Акакиевич Башмачкин – титулярный советник, переписчик казённых бумаг. Зная собственную функцию, он только её и умеет выполнять. Когда однажды ему поручили работу чуть посложнее, Акакий Акакиевич пришел в полную растерянность и сделать ничего не сумел. Естественно, что подобный герой ничего кроме жалости и сочувствия вызвать к себе не мог.

Однако, как ни парадоксально, именно с этим обессмысленным переписыванием связано зарождение в слаженном мире шинелей всех рангов и чинов скрытой от чужих глаз интенсивной духовной жизни Акакия Акакиевича, где он — личность. Эта жизнь отгорожена от всего внешнего, окружающего. Герой проходит мимо всего, ни на что и ни на кого не глядя, чтобы нырнуть, окунуться в свою жизнь в каморке, остаться одному, наедине со своими возлюбленными буквами. Здесь он, пообедав, опять усядется переписывать, с наслаждением положив перед собой лист бумаги и обмакнув перышко в чернила... И, засыпая, будет улыбаться, «заранее при мысли о завтрашнем дне: что-то Бог пошлет переписывать завтра».

Такая самозабвенная поглощенность жизнью в буквах, её напряженное внутреннее переживание, ощущение себя в ней абсолютно счастливым, отрешенность от всего внешнего, суетного свойственны только творцу! Единственное знание Башмачкина — его дело. И когда герой выходит в мир, он подобен неискушенному ребенку.

Идея приобретения новой шинели, явившаяся причиной выхода Акакия Акакиевича за пределы своего буквенного круга, обусловлена вполне объективными — природными — обстоятельствами: в Петербурге холодно, а у него сукно шинели «до того истерлось, что сквозило, и подкладка расползлась». Однако «строительство» новой шинели у Башмачкина перерастает в нечто большее. Этой шинелью он соединился с чужим для себя миром и, следовательно, изменил свои жизненные координаты. Правда, он не осознает случившейся с ним роковой перемены. Ему видится воротник, который будет греть, и теплая крепкая шинель на вате, которую никакой ветер не продует.

Прежде Акакий Акакиевич не глядел на мир, «а лишь на бумагу», не чувствовал взоров людей. Теперь же ему хочется, чтобы на него непременно обратили внимание сослуживцы. Он так спешил продемонстрировать шинель в департаменте, что даже «дороги... не приметил вовсе». А после, возвращаясь домой «в самом счастливом расположении духа», Башмачкин не сел писать, по обыкновению, «никаких бумаг», «а так немножко посибаритствовал на постеле» и затем отправился в гости. Непосвященный человек в этой ситуации не увидит ничего особенного. Но читатель понимает решающий смысл произошедшего сдвига: именины Акакий Акакиевич предпочел тому, что до сих пор для него составляло удовольствие и смысл жизни — обмакнуть перышко в чернила, поднести к чистому листу бумаги и, выводя букву за буквой, беззвучно разговаривать с ними...

Совсем недавно он был не таким как все. Теперь же, прикоснувшись к миру бобровых воротников, освещённых витрин и продажных женщин, он вступил в другой город, где всем заправляет демон. На фоне такого города его каморка воспринимается в высшей степени духовным пространством, и покинуть ее, выйти за пределы «буквенного» круга означает для героя вступить на гибельный путь, приведший его к необратимой жизненной катастрофе.

Когда шинель исчезнет и Башмачкин останется один ночью посреди пустынной площади, со всей отчетливостью проступит его почти космическое одиночество в обступившей со всех сторон «бесконечной», «страшной пустыне». Картину этой вселенской оставленности усиливает пустота и немота зимнего мира. С образом вечной петербургской зимы у Гоголя связана мысль о враждебности города по отношению к «маленьким людям», но, главное, мотив «остывания» человеческих сердец в мире вицмундиров и шинелей. Сердечный холод сопровождает Акакия Акакиевича на всем пути поисков украденной шинели. Подобный безмолвной ночной площади чиновный мир — от будочника до значительного лица — остается безучастным к мольбе человека о помощи.

А потом случилось невероятное: в Петербурге появился чиновник-мертвец, который срывает шинели «со всех плеч, не разбирая чина и звания». Хотя у Гоголя нигде призрак чиновника прямо не выступает как призрак Башмачкина, читателю понятно, что это Акакий Акакиевич, мстящий за свои прижизненные муки. Причем мстит он предерзко, прямо-таки ополчась против несправедливого мира! Дерзкое поведение когда-то всеми попираемого существа является гоголевской наградой ему, «никем не защищенному» при жизни, «никому не дорогому, ни для кого не интересному», а теперь восставшему против такого бесчеловечного положения вещей. Безусловно, Гоголь сознает фантастическую природу финала «Шинели» хотя бы потому, что в реальном бытии такой протест маленького человека был решительно немыслим. Мёртвый Акакий Акакиевич срывал «всякие шинели: на кошках, на бобрах, на вате, енотовые, лисьи, медвежьи шубы — словом, всякого рода меха и кожи, какие только придумали люди для прикрытия собственной», чтобы обнаружить перед ними то, что все они уравнены скрытой под «всякого рода мехами и кожами» «собственной» кожей каждого? И тогда человеку уже не нужно будет строго соответствовать отведенной ему бюрократической иерархией «клеточке», помнить о генералах, камер-юнкерах и титулярных советниках, мириться с ничтожной департаментской службой...

Такое дерзкое поведение Башмачкина-призрака привносит в мир непреложную истину о равенстве всех, о чём не помнят и знать не хотят в мире чиновников, таком пёстром и однообразном…