Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин вошел в русскую литературу как обличитель господствовавших классов. Незабвенный изобразитель нравов царской бюрократии, он зло бичевал все мерзости жизни того времени. Иногда писатель не выдерживал гнетущего душу вида русской действительности, и тогда насмешливый тон сатирика сменялся тоном безысходной грусти. Сердце его наполнялось скорбью при виде торжества хищников-капиталистов, которые при содействии правящей дворянской группы вели народ, то есть рабочих и крестьян, к обнищанию и вырождению.

По своему происхождению Салтыков являлся представителем помещичьего класса. Он родился в старинном дворянском гнезде в одном из сел Калязинского уезда Тверской губернии. Род Салтыковых — старинный. Но ко времени рождения будущего писателя от этой родовитости ничего не осталось: были просто помещики Салтыковы. Всю непривлекательность обстановки этого помещичьего гнезда Салтыков-Щедрин впоследствии изобразил в очерках «Пошехонская старина».

Юношеские годы Салтыкова совпадают с тем моментом, когда передовая часть дворянской молодежи, воспринимая элементы западноевропейской культуры, не могла не увлечься передовыми идеями накануне французской революции 48 года. Это были прежде всего идеи мечтательного утопического социализма Сен-Симона и Фурье. В своем очерке «Дворянские мелодии» Салтыков-Щедрин говорит о дворянской интеллигенции эпохи сороковых годов следующее: «Исполненные юношеской силы, обеспеченные не без пользы для ума и сердца, исколесившие всю Европу, они не могли не почувствовать себя умиленными зрелищем общих симпатий к угнетенным и обиженным, которыми обуревались тогда лучшие умы Запада, и в особенности Франции, этого неугасающего очага, на котором преимущественно загораются все загадки, подвигающие человечество вперед». Впоследствии, в 70 годах, Салтыков разочаровался во Франции, как «неугасающем очаге». Он увидел там главенство «разжиревших менял», но Франция 40 годов осталась для него навсегда светлой грезой юности. В очерках «За рубежом» Салтыков рассказывал своим читателям, с каким напряженным трепетом он и его единомышленники следили за развитием революционных событий во Франции 1848 г.

В эту эпоху конца 40-х годов Салтыков был очень близок к тому кружку молодежи, который группировался вокруг Петрашевского. Сын врача из мелкопоместных дворян, Петрашевский служил в министерстве иностранных дел, много читал, особенно увлекался утопическим социализмом и был поклонником мечтателя Фурье и его воззрений. Правительство Николая I жестоко расправилось с кружком этих людей, хотя — по совершенно справедливому замечанию одного из историков революционного движения, — «это был своего рода политический клуб, в котором социалистического было меньше, чем думали Петрашевский или николаевские жандармы». В своем автобиографическом очерке «Имерек» («Мелочи жизни») Салтыков говорит о себе в третьем лице такие слова: «Это было скорее сонное мечтание, нежели сознательное служение идеалам. Глядя на вожаков, он называл себя фурьеристом, но, в сущности, смешивал в одну кучу и сен-симонизм, и икаризм, и фурьеризм, и скорее всего примыкал к сен-симонизму. В особенности его пленяла Жорж-Cанд в своих первых романах».

Салтыков является одним из первых представителей так называемого «кающегося дворянства». Этому же настроению способствовало потом и то дворянское «оскудение», которое после падения крепостного права коснулось и писателя.